– Боюсь ошибиться… Но, как мне кажется, она не совсем поймёт причину твоего гнева. Может, даже обидится… Сочтёт тебя невоспитанным хамом…
– Не может, а точно. А в итоге: пара – тройка таких сцен, и прежние тёплые чувства развеются без следа. Что же придёт им на смену?
– Да, что?
– Разочарование. Раздражение. Досада. Поиски виновного. А виновный очень скоро будет найден, и ты уже знаешь, кто им окажется. А следом появится намерение настоять на своём любой ценой. И отомстить за «порушенную жизнь», из которой бесследно пропало счастье.
– Как на войне?
– Хуже. Если войну ведут не фанатики, а зрелые взрослые мужи, они всегда соотносят возможный выигрыш и цену, которую придётся за него платить. И, если цена слишком высока, отказываются от выигрыша. Так вот, в браке нет места зрелому здравомыслию. В браке все становятся фанатиками.
Мы оба скорбно помолчали. Воистину, мир людей открывался мне как бесконечная юдоль страданий.
– В войнах фанатиков нет победителей, – закончил мысль Фламмель. – Даже если внешне кто-то одерживает верх, в глубине души он остаётся несчастен. А зачем нужна такая победа, которая не делает счастливым?… Чем же всё кончается? Нервные расстройства, моральная деградация, адюльтеры, болезни, смерть…
– Постой-ка! Ты, кажется, сказал, что всеми этими кошмарами брак грозит в худшем случае, – вспомнила я. – А что же тогда бывает в лучшем? Надежда всё-таки есть?!!
– В лучшем? А в лучшем случае кто-нибудь из супругов оказывается настолько мудр, что умирает вскорости после свадьбы. Этим он выигрывает всё. Срывает банк, так сказать. Ибо навеки остаётся чистым и прекрасным для своей вдовствующей половины. Воплощением всех добродетелей. И его достоинства с каждым годом, миновавшим с момента смерти, лишь ярче воссияют в памяти близких. Так и до святости недалеко…
…Я уходила от Фламмеля в сильнейшем смятении. Чтобы иметь возможность хорошенько обдумать дальнейшие действия, я выбрала самую длинную дорогу к дому. Ибо размеренная ходьба как нельзя лучше способствует упорядочению процессов мышления. Но хоть ноги мои ступали твёрдо и ровно, мысли всё равно безнадёжно путались. Единственное, что я прочно для себя уяснила: действовать нужно решительно и быстро. Я не могу терять своё бесценное земное время, дожидаясь, пока Виктор преодолеет свойственные его мужскому полу колебания и сомнения в целесообразности инициирования любовных взаимоотношений. Ему, может, и некуда спешить, у него впереди ещё вся жизнь, а у меня – только одиннадцать с половиной месяцев.
Эпизод 9. «Ветер дует туда, куда прикажет тот, кто верит в себя»
«Воздух выдержит только тех
Только тех, кто верит в себя.
И ветер дует туда, куда
Прикажет тот, кто…»
«Наутилус Помпилиус». Песня «Воздух».
Это был мой день. Сегодня к мессе шла я – я сама. Нельзя было допустить, чтобы Мария всё испортила. Я решила рассказать Виктору о своих чувствах начистоту, не дожидаясь, пока он догадается о них по томным вздохам, жарким взглядам и глубине моего декольте. Этим я избавлю нас обоих от томительных недомолвок и мучительных ожиданий… От расшатывающей нервы неопределённости.
– …Святой Михаил Архангел, защити нас в борьбе; против козней и напастей диавола будь нам опорой. Да повелит ему Бог, смиренно молимся. Ты же, небесного воинства начальник, Божественною силою низвергни в преисподнюю сатану и прочих блуждающих в мире на погибель душам коварных духов. Аминь.
Смолкли под сводами последние звуки ЕГО голоса. Разошлись прихожане – топая, шаркая, вполголоса переговариваясь. Виктор заметил, что я осталась, и сам подошёл.
– Как Ваши дела, мадмуазель де Мюссе? Как Вы себя чувствуете?
– Нам надо поговорить. Наедине.
Виктор поспешно огляделся.
– Все уже ушли. Здесь никого нет, кроме нас, – сообщил он.
Я колебалась. Вести задуманный мной разговор в центральном зале, перед главным алтарём, куда в любую минуту может прийти кто-нибудь из служителей или мирян, представлялось не очень удобным. Виктор уловил мои сомнения.
– Давайте пройдём в часовню, – предложил он.
Под часовней подразумевалось боковое помещение слева от главного входа. Там действительно уютней: создаётся атмосфера некой обособленности. Единственным свидетелем разговора выступает распятый человеческий Мессия на стене. Он надёжный парень, никому не проболтается. Тем более, что он – всего лишь отлитая из металла фигура.
Мы с Виктором оказались лицом друг к другу. Он смотрел на меня участливо.
– Что случилось, мадмуазель де Мюссе? Что бы ни произошло, Вы можете на меня положиться.
Дальше тянуть не имело смысла.
– Виктор, – я взглянула прямо ему в лицо. – Я – Натанаэль. Воздушный демон. Сейчас с тобой говорю именно я, только я, от своего собственного имени, – я заметила, как он побледнел. – Ты должен кое-что знать. Видишь ли… Я не так уж часто имею дело с живыми людьми. И не так уж долго живу на земле, среди вас… Но из всех, кого я успела узнать… так оказалось, что ты – самый лучший. Ты, вроде бы, такой же, как они… И – не такой. Не могу выразить, чем ты от них отличаешься. В тебе всё прекрасно. Я радуюсь, когда тебя вижу. Я счастлива, когда о тебе думаю. Твой голос звучит для меня, как лучшая музыка. Мне кажется, ты очень добрый… У тебя добрые глаза. И улыбка. Я знаю, это не то качество, которое мы больше всего ценим в людях. Но сейчас я не на работе, и мне не нужно тебя оценивать. Мне кажется… Кажется, я тебя люблю.
Не знаю, что я ожидала услышать в ответ. Виктор молчал – по-моему, в ужасе от происходящего. Внезапно мне подумалось: уж не усомнился ли он, что с ним говорю именно я? Вдруг он решил, что Мария зачем-то его разыгрывает, изъясняясь от моего имени? Тогда он действительно в щекотливом положении: ведь он может быть откровенен со мной – но не с ней. Как я могла упустить из виду: он привык воспринимать человеческое тело, стоящее перед ним, только в качестве своей прихожанки Марии де Мюссе. И ему сложно вообразить, что сейчас из этого тела к нему обращается совершенно иная личность. Нужно как-то доказать ему, что я – это я, а Мария не имеет к нашей беседе никакого отношения.
– Ты должен мне верить. Я на самом деле Натанаэль. Хочешь, я сделаю что-нибудь, чего не может ни один человек, а может только демон?
Виктор отрицательно мотнул головой.
Но я знала, что должна раскрыть ему свою сущность. Иначе сомнения останутся между нами вечным барьером.
Я огляделась, выискивая предмет, который помог бы мне продемонстрировать свою демоническую природу. Распятие, свечи на подставке, лампада… Ничего подходящего! Я скована телесной плотью, как колодками. Парадокс: я могу всё, если покину тело, но тогда он ничего не увидит, так как я буду для него невидима. Но, покуда я в теле, он тоже ничего не увидит, так как я способна лишь заверять на словах. Сотрясать воздух.
Воздух.
Воздух вокруг нас находится в постоянном движении, от чего колышутся огоньки свечей. Это сквозняки. Они просачиваются сквозь оконные щели, сквозь неплотно сомкнутые дверные створки. Будь я в своём обычном состоянии, я легко могла бы опереться на любую из этих воздушных струек, как сейчас опираюсь на каменные плиты пола. Но твёрдая человеческая плоть… Она проходит сквозь воздушные формы легче, чем самый острый нож через кусок подтаявшего сливочного масла.
Хотя…
Удалось же мне как-то замедлить падение во время прыжка из окна?
Всё равно, терять нечего…
Я широко раскидываю руки, ловя малейшие дуновения. Закрываю глаза. Сквозняки откликаются на мой зов. Они всё ещё подвластны моей воле – как и раньше, когда мы с ними принадлежали к одной стихии. Они устремляются ко мне, словно ночные мотыльки к источнику света: сами не понимая, зачем им это нужно, да и нужно ли вообще. Я чувствую, как они льнут ко мне, как обвивают моё тело десятками прохладных змеек.
Я не могу видеть сквозь сомкнутые веки, но знаю, что пламя свечей сейчас мечется, как сумасшедшее. Многие уже погасли.
Воздушные завихрения, облепившие меня, сливаются в единую невидимую длань. Она сжимает меня и отрывает от земли.
…Я, наконец, осмеливаюсь открыть глаза. Пол находится где-то в метре от моих стоп. Свечи погасли все, как одна. Лишь только пламя лампадки держится, не сдаётся, хотя воздушные потоки рвут его во все стороны. Виктор отпрянул назад, прижался спиной к стене, вжался в неё.
Спрашиваю – с трудом, хрипловато, ибо контроль над воздушной стихией требует постоянного, почти физического напряжения:
– Теперь понимаешь, кто я? Веришь?
– Я уже видел такое, – отвечает человек, преодолевая страх. – Однажды. Я знаю. Знаю, что ты демон. Я сталкивался с демонами, вселившимися в людей… несколько раз. Один из них смог вот так же поднять человека в воздух. Но ни один не говорил таких странных вещей, как ты.